"Общественный сад на высоком берегу
Волги; за Волгой — сельский вид", —
такой ремаркой Островский открывает "Грозу".
Действие русской трагедии возносится над
волжской ширью, распахивается на
всероссийский простор, ему сразу же
придается поэтическая окрыленность: "Не
может укрыться град, в верху горы стоя".
В устах Кулигина звучит песня "Среди
долины ровная" — эпиграф и поэтическое
зерно "Грозы". Это песня о трагичности
добра и красоты: чем богаче духовно и
нравственнее человек, тем меньше у него
опор, тем драматичнее его существование. В
этой песне уже предвосхищается судьба
героини с ее человеческой неприкаянностью,
с невозможностью найти опору и поддержку,
с ее неумением приспосабливаться к
обстоятельствам . И вот перед нами
Катерина, которой одной дано в "Грозе"
удержать всю полноту жизнеспособных начал
народной культуры. Откуда же берутся у
Катерины жизненные истоки этой цельности?
Для того чтобы это понять, надо обратиться
к культурной почве, которая ее питает. Без
нее характер Катерины увядает, как
скошенная трава. В мироощущении Катерины
гармонически сочетается славянская
языческая древность с христианской
культурой, одухотворяющей и нравственно
просветляющей старые языческие верования.
Религиозность Катерины немыслима без
солнечных восходов и закатов, росистых
трав на цветущих лугах, полетов птиц,
порханий бабочек с цветка на цветок. В
монологах героини оживают знакомые мотивы
русских народных песен. В мироощущении
Катерины бьется родник исконно русской
песенной культуры и обретают новую жизнь
христианские верования. Давайте посмотрим,
как молится Катерина, "какая у ней на
лице улыбка ангельская, а от лица-то как
будто светится". Что-то иконописное есть
в этом лице, от которого исходит светлое
сияние. Но излучающая духовный свет земная
героиня А. Н. Островского далека от
аскетизма официальной христианской
морали. Ее молитва — светлый праздник духа,
ширшество воображения: "Точно, бывало, я
в рай войду, и не вижу никого, и время не
помню, и не слышу, когда служба кончится".
Далеко ушла жизнелюбивая религиозность
Катерины от норм старой патриархальной
морали. Радость жизни переживает она в
храме, солнцу кладет земные поклоны в саду,
среди деревьев, трав, цветов, утренней
свежести, просыпающейся природы: "Или
рано утром в сад уйду, еще только солнышко
восходит, упаду на колена, молюсь и плачу, и
сама не знаю, о чем молюсь и о чем плачу; так
меня и найдут". В мечтах юной Катерины
звучат отзвуки христианских легенд о рае,
божественном саде Эдеме. Очевидно, что
легенда о рае включает у нее и всю красоту
жизни земной: молитвы восходящему солнцу,
утренние посещения ключей-студенцов,
светлые образы ангелов и птиц. В ключе этих
мечтаний и другое нешуточное стремление —
полететь: "Отчего люди не летают!.. Вот
так бы разбежалась, подняла руки и
полетела". Откуда приходят к Катерине
эти фантастические мечты? Не плод ли они
болезненного воображения, не каприз ли
утонченной натуры? Нет. В сознании
Катерины пробуждаются вошедшие в плоть и
кровь русского народного характера
древние языческие мифы, вскрываются
глубокие пласты славянской культуры.
Вольнолюбивые порывы в детских
воспоминаниях тоже не стихийны. В них
также ощущается влияние народной культуры.
"Такая уж я зародилась горячая! Я еще лет
шести была, не больше, так что сделала!
Обидели меня чем-то дома, а дело было к
вечеру, уж темно, я выбежала на Волгу, села
в лодку, да и отпихнула ее от берега. На
другое утро уж нашли, верст за десять!"
Ведь этот поступок согласуется с народной
сказкой о правде-истине. В народных
сказках девочка обращается к речке с
просьбой спасти ее, и речка укрывает
девочку в своих берегах. Так что порыв
маленькой Катерины искать защиты у Волги
— вполне сказочный и вполне социальный:
здесь уход от неправды и зла в страну
правды и добра, здесь неприятие напраслины
с самого детства и решительная готовность
оставить этот мир, если все в нем ей
опостылеет. И вот в доме Кабановых
Катерина попадает в "темное царство"
духовной несвободы. "Здесь все как будто
из-под неволи", здесь поселился суровый
религиозный дух, здесь выветрился
демократизм, исчезла жизнелюбивая
щедрость народного мироощущения. По ходу
действия Катерина не слышит Феклуши, но
принято считать, что именно таких странниц
немало перевидела и переслышала она на
недолгом своем веку. Монолог героини,
играющий ключевую роль в трагедии,
опровергает подобный взгляд. Даже
странницы в доме Кабанихи другие, из числа
тех ханжей, которые "по немощи своей
далеко не ходили, а слыхать много слыхали".
И рассуждают они о "последних временах",
о грядущей кончине мира. Эти странницы
чужды чистому миру Катерины, они на службе
у Кабанихи, и значит, ничего общего у них с
Катериной быть не может. В монологах
героини пьесы воплощаются заветные
народные чаяния и надежды. Нежность и
удаль, мечтательность и земная
страстность сочетаются в характере
Катерины; главным в нем оказывается не
мистический порыв прочь от земли, а
нравственная сила, одухотворяющая земное
бытие. В Катерине торжествует жизнелюбие
русского народа, который искал в религии
не отрицание жизни, а утверждение ее. Душа
героини Островского — из числа тех
избранных русских душ, которым чужды
компромиссы, которые жаждут вселенской
правды и на меньшее не согласны.
Сочинения
