"Евгений Онегин",
пожалуй, самое трудное для понимания
произведение русской литературы. Про
него не скажешь словами
Твардовского: "Вот стихи, а все
понятно, все на русском языке". Язык
этого романа (в широком смысле, не
только лингвистическом) очень
труден для современного читателя. Не
понимали этот язык и
современники поэта. Однако они верно
уловили, что художественный
нерв "Евгения Онегина", средоточие
творческих задач, поставленных
Пушкиным перед собою, связаны с формой
повествования или формой
авторского присутствия в тексте.
Поначалу, после выхода отдельного
издания первой главы,
современники решили, что Пушкин
подражает байроновскому "Дон
Жуану". Действительно,
повествователь "Евгения Онегина"
перескакивает с предмета на предмет,
говорит много необязательного
("светская болтовня"), и все это
обильно приправлено шутками и
иронией, так что понять мысль автора
невозможно, да и облик автора
получается каким-то несерьезным. В
конце 1 главы Пушкин пишет:
"Перечитал все это строго: /Противоречий
очень много,/ Но исправлять
их не хочу". Признание
принципиальное, ибо здесь сам автор
обозначил ведущий принцип построения
своего романа в стихах. Этот
принцип - противоречие. Например, 5
строфа 1 главы весьма
критически оценивает уровень
образованности Онегина, но затем идет
перечисление "всего, что знал еще
Евгений", и в 8 строфе делается
вывод, что знал он не так уж и мало. Но
главное противоречие всего
романа и особенно 1-й, ключевой главы -
соотношение личности
Онегина и личности этого самого Я. от
лица которого ведется все
повествование. Строфы XV - 1 позволяют
заключить, что Онегин и Я,
как говорит народ, два сапога пара,
близкие по духу, романтически
настроенные друзья. Но строфа V
решительно объявляет, что "Всегда я
рад заметить разность/ Между Онегиным и
мной... Как будто нам уж
невозможно писать поэмы о другом/, Как
только о себе самом".
Откуда берутся эти противоречия и
почему автор их "терпит"? Дело в
том, что на протяжении текста романа
значение местоимений 1-ого
лица (я, мне, мной, и т.п.) все время
меняется. В одних случаях они
обозначают автора-поэта, пишущего
роман об Онегине и других
персонажах. Вспомните все
многочисленные рассуждения о
литературе,
ее истории, теории и практике
сочинительства. В других случаях Я
обозначает реального человека, который
параллельно написанию
романа об Онегине живет своей, "биографической"
жизнью Пушкина,
которая теперь нам хороша известна, да
и многим первым читателям
была знакома. Таковы, например, три
последние строфы 1 главы. И
наконец, в ряде эпизодов первой главы Я
обозначает некоего
вымышленного персонажа, безымянного
знакомого Онегина по
петербургскому свету.
В результате получился очень сложный
текст, совмещающий в себе все
три мира, причем переходы из одного
мира в другой происходят
мгновенно, в пределах двух соседних
строчек, без всякого
предуведомления со стороны "автора".
Вот 2 строфа - первая
"авторская" (в 1-ом - внутренний
монолог Онегина). "Друзья Людмилы
и Руслана! С героем моего романа..." -
здесь Я - поэт представляет
героя своего нового творения. "Онегин,
добрый мой приятель, Родился
на брегах..." - перед нами Я -
вымышленный безымянный персонаж,
человек онегинского круга (вряд ли
Пушкин стал бы смешивать свою
реальность поэта и человека с
вымышленной, иллюзорной
"реальностью" романных персонажей).
"Или блистали, мой читатель..." -
опять Я - поэт, имеющий читателя. "Там
некогда гулял и я: Но вреден
север для меня" - с пушкинским
примечанием, глухо намекающим, что
реальный "биографический" человек
находится сейчас в южной ссылке.
В результате такого построения
романный текст все время меняется,
объекты описания то и дело
оборачиваются разными сторонами,
описываются с разных точек зрения.
Текст "Евгения Онегина"
заключает в себе целых три
художественных мира, лежащих рядом,
часто переходящих один в другой самым
незаметным образом и тем не
менее нигде не смешивающихся, не
путающихся друге другом.
