Человек на
изломе истории в романе М. А. Булгакова «Белая гвардия»
Сын профессора Киевской академии, впитавший лучшие традиции русской культуры и
духовности, М. А. Булгаков окончил медицинский факультет в Киеве, с 1916 года
работал земским врачом в селе Никольское Смоленской губернии, а потом в
Вязьме, где и застала его революция. Отсюда в 1918 году Булгаков через Москву
перебрался, наконец, в родной Киев, и там ему и его близким довелось пережить
сложную полосу гражданской войны, описанную затем в романе “Белая гвардия”,
пьесах “Дни Турбиных”, “Бег” и многочисленных рассказах.
В романе “Белая гвардия” много автобиографического, но это не только
описание своего жизненного опыта в годы революции и гражданской войны, но и
проникновение в проблему “Человек и эпоха”; это и исследование художника,
видящего неразрывную связь русской истории с философией. Это книга о судьбах
классической культуры в грозную эпоху лома вековых традиций. Проблематика
романа чрезвычайно близка Булгакову, “Белую гвардию” он любил более других
своих произведений.
Эпиграфом из “Капитанской дочки” Пушкина Булгаков подчеркнул, что речь
идет о людях, которых настиг буран революции, но которые смогли найти верную
дорогу, сохранить мужество и трезвый взгляд на мир и свое место в нем. Второй
эпиграф носит библейский характер. И этим Булгаков вводит нас в зону вечного
времени, не внося в роман никаких исторических сопоставлений.
Развивает мотив эпиграфов эпический зачин романа: “Велик был год и страшен
по рождестве Христовом 1918, от начала революции второй. Был он обилен летом
солнцем, а зимой снегом, и особенно высоко в небе стояли две звезды: звезда
пастушеская Венера и красный дрожащий Марс”. Стиль зачина почти библейский.
Ассоциации заставляют вспомнить о вечной Книге бытия, что само по себе
своеобразно материализует вечное, как и образ звезд на небесах. Конкретное
время истории как бы впаяно в вечное время бытия, обрамлено им. Противостояние
звезд, природный ряд образов, имеющих отношение к вечному, вместе с тем
символизирует коллизию времени исторического. В открывающем произведение
зачине, величавом, трагическом и поэтическом, заложено зерно социальной и
философской проблематики, связанной с противостоянием мира и войны, жизни и
смерти, смерти и бессмертия. Сам выбор звезд дает спуститься из космической
дали к мир у Турбиных, поскольку именно этот мир будет противостоять вражде и
безумию.
В “Белой гвардии” милая, тихая, интеллигентная семья Турбиных вдруг
становится причастна великим событиям, делается свидетельницей и участницей
дел страшных и удивительных. Дни Турбиных вбирают вечную прелесть календарного
времени: “Но дни и в мирные, и в кровавые годы летят как стрела, и молодые
Турбины не заметили, как В крепком морозе наступил белый, мохнатый декабрь. О,
елочный дед, сверкающий снегом и счастьем! Мама, светлая королева, где же ты?”
Воспоминания о матери и прежней жизни контрастируют с реальной ситуацией
кровавого восемнадцатого года. Великое несчастье — потеря матери — сливается
другой страшной катастрофой — крушением старого, казалось бы, прочного и
прекрасного мира. Обе катастрофы рождают внутреннюю рассеянность, душевную
боль Турбиных. В романе Булгакова два пространственных масштаба — малое и
большое пространство, Дом и Мир. Пространства эти находятся в противостоянии,
подобно звездам на небе, каждое из них имеет свою соотнесенность со временем,
заключает в себе определенное время. Малое пространство дома Турбиных хранит
прочность быта: “Скатерть, несмотря на пушки и на все это томление, тревогу и
чепуху, бела и крахмальна ... Полы лоснятся, и в декабре, теперь, на столе, в
матовой, колонной вазе голубые гортензии и две мрачных и знойных розы”. Цветы
в доме Турбиных — красота и прочность жизни- Уже в этой детали малое
пространство' дома начинает вбирать в себя вечное время, сам интерьер дома
Турбиных — “бронзовая лампа под абажуром, лучшие на свете шкафы с книгами,
пахнущими таинственным старинным шоколадом, с Наташей Ростовой, Капитанской
дочкой, золоченные чашки, серебро, портреты, портьеры” — все это огороженное
стенами малое пространство вмещает в себя вечное — бессмертие искусства, вехи
культуры.
Дом Турбиных противостоит внешнему миру, в котором царят разрушение, ужас,
бесчеловечность, смерть. Но Дом не может отделиться, уйти из города, он часть
его, как город — часть земного пространства. И вместе с тем это земное
пространство социальных страстей и битв включается в просторы Мира.
Город, по описанию Булгакова, был “прекрасный в морозе и в тумане на
горах, над Днепром”. Но облик его резко изменился, сюда бежали “...
промышленники, купцы, адвокаты, общественные деятели. Бежали журналисты,
московские и петербургские, продажные и алчные, трусливые. Кокотки, честные
дамы из аристократических фамилий...” и многие другие. И город зажил
“странною, неестественной жизнью...” Внезапно и грозно нарушается эволюционный
ход истории, и человек оказывается на ее изломе.
Изображение большого и малого пространства жизни вырастает у Булгакова в
противопоставление разрушительного времени войны и вечного времени Мира.
Тяжкое время нельзя пересидеть, закрывшись от него на щеколду, как
домовладелец Василиса — “инженер и трус, буржуй и несимпатичный ”. Так
воспринимают Лисовича Турбины, которым не по нраву мещанская замкнутость,
ограниченность, накопительство, отъединенность от жизни. Что бы там ни
случилось, но не станут они считать купоны, затаившись в темные, как Василий
Лисович, который мечтает только пережить бурю и не утратить накопленного
капитала. Турбины иначе встречают грозное время. Они ни в чем не изменяют
себе, не меняют своего образа жизни. Ежедневно собираются в их доме друзья,
которых встречают свет, тепло, накрытый стол. Звенит переборами Николкина
гитара — отчаянием и вызовом даже перед надвигающейся катастрофой.
Все честное и чистое, как магнитом, притягивается Домом. Сюда, в этот уют
Дома, приходит из страшного Мира смертельно замерзший Мышлаевский. Человек
чести, как и Турбины, он не покинул поста под городом, где в страшный мороз
сорок человек ждали сутки в снегу, без костров, смену,
которая так бы и не пришла, если бы полковник Най-Турс, тоже человек чести
и долга, не смог бы, вопреки безобразию, творящемуся в штабе, привести двести
юнкеров, стараниями Най-Турса прекрасно одетых и вооруженных. Пройдет какое-то
время, и Най-Турс, поняв, что он и его юнкера предательски брошены
командованием, что его ребятам уготована судьба пушечного мяса, ценой
собственной жизни спасет своих мальчиков. Переплетутся линии Турбиных и
Най-Турса в судьбе Николки, ставшего свидетелем последних героических минут
жизни полковника. Восхищенный подвигом и гуманизмом полковника, Николка
совершит невозможное — сумеет преодолеть, казалось бы, непреодолимое, чтобы
отдать Най-Турсу последний долг — похоронить его достойно и стать родным
человеком для матери и сестры погибшего героя.
В мир Турбиных вмещены судьбы всех истинно порядочных людей, будь то
мужественные офицеры Мышлаевский и Степанов, или глубоко штатский по натуре,
но не уклоняющийся от того, что выпало на его долю в эпоху лихолетья Алексей
Турбин, или даже совершенно, казалось бы, нелепый Лариосик. Но именно Лариосик
сумел достаточно точно выразить самую суть Дома, противостоящего эпохе
жестокости и насилия. Лариосик говорил о себе, но под этими словами могли бы
подписаться многие, “что он потерпел драму, но здесь, у Елены Васильевны,
оживает душой, потому что это совершенно исключительный человек Елена
Васильевна и в квартире у них тепло и уютно, и в особенности замечательны
кремовые шторы на всех окнах, благодаря чему чувствуешь себя оторванным от
внешнего мира... А он, этот внешний мир... согласитесь сами, грозен, кровав и
бессмыслен”.
Там, за окнами, — беспощадное разрушение всего, что было ценного в России.
Здесь, за шторами, — непреложная вера в то, что надо охранять и сохранять
все прекрасное, что это необходимо при любых обстоятельствах, что это
осуществимо. “... Часы, по счастью, совершенно бессмертны, бессмертен и
Саардамский Плотник, и голландский изразец, как мудрая скана, в самое тяжкое
время живительный и жаркий”.
А за окнами — “восемнадцатый год летит к концу и день ото дня глядит все
грознее, щетинистей”. И с тревогой думает Алексей Турбин не о своей возможной
гибели, а о гибели Дома: “Упадут стены, улетит встревоженный сокол с белой
рукавицы, потухнет огонь в бронзовой лампе, а Капитанскую Дочку сожгут в
печи”.
Но, может быть, любви и преданности дана сила оберечь и спасти и Дом будет
спасен?
Четкого ответа на этот вопрос в романе нет.
Есть противостояние очага мира и культуры петлюровским бандам, на смену
которым приходят большевики.
Одна из последних зарисовок в романе — описание бронепоезда “Пролетарий”.
Ужасом и отвращением веет от этой картины: “Он сипел тихонько и злобно,
сочилось что-то в боковых снимках, тупое рыло его молчало и щурилось в
приднепровские леса. С последней площадки в высь, черную и синюю, целилось
широченное дуло в глухом наморднике верст на двадцать и прямо в полночный
крест”. Булгаков знает, что в старой России было много такого, что привело к
трагедии страну. Но люди, нацелившие дула пушек и ружей на свое отечество,
ничуть не лучше тех штабных и правительственных мерзавцев, которые посылали на
верную гибель лучших сынов отечества.
Убийц, преступников, грабителей, предателей всех рангов и мастей история
неминуемо сметает с пути, и имена их будут символом бесчестия и позора.
А Дом Турбиных как символ нетленной красоты и правды лучших людей России,
ее безымянных героев, скромных тружеников, хранителей добра и культуры, будет
согревать души многих поколений читателей и доказывать каждым своим
проявлением, что настоящий человек остается человеком и на изломе истории.
Те, кто нарушил естественный ход истории, совершили преступление перед
всеми, — в том числе перед усталым и замерзшим часовым у бронепоезда. В рваных
валенках, в рваной шинели зверски, не по-человечески, озябший человек засыпает
на ходу, и снятся ему родная деревня и сосед, идущий навстречу. “И тотчас
грозный сторожевой голос в груди выстукивал три слова:
“— Прости... часовой... замерзнешь...”
Зачем отдан этот человек бессмысленному кошмару?
Зачем отданы этому тысячи и миллионы других?
Можно не быть уверенным, что маленький Петька Щеглов, который жил во
флигеле и увидел замечательный сон о сверкающем алмазном шаре, дождется того,
что сон обещал ему, — счастья?
Кто знает? В эпоху битв и потрясений хрупка, как никогда, отдельная
человеческая жизнь. Но тем и сильна Россия, что есть в ней люди, для которых
понятие “жить” равносильно понятиям “любить”, “чувствовать”, “постигать”,
“думать”, быть верным долгу и чести. Эти люди знают, что стены Дома — не
просто жилище, а место связи поколений, место, где сохранена в нетленности
душевность, где никогда не исчезает духовное начало, символ которого — главная
часть Дома — книжные шкафы, наполненные книгами.
И как в начале романа, в его эпилоге, глядя на яркие звезды в морозном
небе, автор заставляет нас думать о вечности, о жизни будущих поколений, об
ответственности перед историей, друг перед другом: “Все пройдет. Страдания,
муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени
наших тел и дел не останется на земле”.
