Выдающийся беллетрист-этнограф,
известный под псевдонимом Андрей
Печерский. Родился 22 октября 1819 г. в Нижнем
Новгороде, где отец его был начальником
жандармской команды. В 15 лет Мельников
окончил нижегородскую гимназию, а в 18 лет
был кандидатом словесного факультета
Казанского университета. Его оставили при
университете для приготовления к кафедре
славянских наречий; но на одной
товарищеской попойке он так "увлекся",
что был предназначен к отправке в Шадринск
уездным учителем, и только в виде милости
получил место учителя истории и географии
в пермской гимназии. На каникулах
Мельников ездил на уральские заводы,
сближался с народом и знакомился с
народным бытом, "лежа у мужика на
палатях". Часть своих наблюдений он
поместил в "Отечественных Записках"
1839 г. ("Дорожные Записки") и с тех пор
становится довольно деятельным
сотрудником журнала Краевского и его "Литературной
Газеты" (статьи по истории и этнографии,
переводы из Мицкевича, неудачная повесть в
стиле Гоголя - "Эльпидифор Васильевич").
В 1839 - 46 г. Мельников был учителем истории в
нижегородской гимназии. Педагогическая
деятельность его тяготила, и для рядовых
учеников он был малоудовлетворительным
учителем; но в учениках даровитых он
возбуждал жажду знания, и ему обязаны
любовью к истории два выдающихся русских
историка - Ешевский и Бестужев-Рюмин. С
большей охотой променял Мельников
учительство на место чиновника особых
поручений при нижегородском губернаторе;
почти одновременно он был назначен
редактором "Нижегородских Губернских
Ведомостей", в которых хорошо поставил
отдел разработки местной старины.
Разыскания в местных архивах доставили
ему звание члена-корреспондента
археографической комиссии. Предметом его
служебной деятельности были почти
исключительно дела раскольничьи, очень
многочисленные в Нижегородской губернии.
С раскольничьим бытом Мельников был
хорошо знаком с детства по Семеновскому
уезду, где ему после матери досталось
маленькое имение. Через приятелей-раскольников
Мельников доставал старопечатные и
рукописные богословские сочинения и скоро
мог переспорить лучших раскольничьих
начетчиков. В его служебном формуляре
значатся такие отличия, как обращение в
единоверие, путем собеседований,
нескольких раскольничьих скитов. Отчеты
Мельникова по исполнению раскольничьих
поручений обратили на него внимание
министерства внутренний дел; в последние
годы царствования Николая I он стал для
центральной администрации первым
авторитетом по расколу. Меры, которые он в
это время рекомендовал правительству,
отличались крайней суровостью; он
предлагал, например, в тех местах, где
живут православные и раскольники, брать
рекрутов только с раскольников, а детей от
браков, совершенных беглыми попами,
отнимать у родителей и отдавать в
кантонисты. Обыски и выемки у раскольников
он совершал с ретивостью, даже по тому
времени чрезмерной. В 1853 г. на него
жаловалась в сенат жена его приятеля
раскольника, Головастикова, при внезапном
ночном обыске в доме которой он не пощадил
постели только что родившей женщины, ища
"запрещенных" икон и т. п. предметов.
Новое царствование застало Мельникова в
Москве производящим ряд обысков в домах
раскольников, с целью изловить
раскольничьих попов австрийской иерархии.
От Мельникова потребовались теперь услуги
иного рода. Вновь назначенный министр
внутренних дел, Ланской, поручил ему
составление всеподданнейшего отчета за 1855
г. - и Мельников, следуя предначертаниям
министра, в общих чертах наметил главные
реформы царствования Александра II. В ряде
записок о расколе, которые Мельников
составил в конце 1850-х годов для
министерства внутренних дел и великого
князя Константина Николаевича, он стоял за
широкую терпимость. Этот внезапный
поворот породил разные нелестные и упорно
державшиеся слухи, которые нашли печатное
выражение в Герценовском издании, а в
России - в "Доморощенных Набросках"
злого Щербины ("Сочинения" Щербины
изд. 1873 г, стр. 355; ср. также Лескова в "Историческом
Вестнике" 1883 г, № 5). Дело объясняется,
однако, гораздо проще. Даровитость
Мельникова была исключительно
беллетристического свойства: он
проницательно наблюдал и изучал, но в
сфере государственной жизни у него
самостоятельного суждения не было, и он
следовал господствующему течению. - В "Современнике"
ряд рассказов - "Старые годы", "Медвежий
угол", "Бабушкины рассказы" и др., -
занявших в обличительной литературе
первое место после "Губернских Очерков"
Щедрина. Особенно хороши "Старые годы":
эта картина старобарского самодурства до
сих пор не утратила интереса, потому что
нарисована с истинно-художественной
правдивостью и превосходно воспроизводит
все детали давно исчезнувшего быта. Менее
интересен теперь "Медвежий угол",
рисующий виртуозность, до которой
доходили в казнокрадстве инженеры; но в
свое время рассказ нашумел чрезвычайно и
переполошил все ведомство путей сообщения.
Когда Мельников хотел собрать в одну
книжку свои обличительные рассказы,
получился такой эффект, что цензура
воспротивилась их появлению, и сборник
вышел только много лет спустя ("Рассказы
Андрея Печерского", Санкт-Петербург, 1875).
В этом сборнике заслуживает внимания,
между прочим, рассказ "Красильниковы",
напечатанный еще в "Московитянине" 1852
г. и составляющий едва ли не первое, по
времени, обличение "темного царства"
русского купечества. Переведенный на
службу в Петербург, Мельников в 1859 г, с
небольшой субсидией, стал издавать газету
"Русский Дневник"; но этот официозный
орган, не имевший притом иностранного
отдела, не пошел и прекратился на 141 №.
Затем Мельников составил 3 тома ценного
секретного издания: "Сборник
постановлений, относящихся к расколу", и
был наиболее деятельным членом комиссии
по собиранию материалов для историко-догматического
изучения русских сект. В 1862 г. вышли его "Письма
о расколе" (из "Северной Пчелы"). С
назначением министром Валуева, Мельникова,
отчасти под влиянием разоблачений Герцена,
стали оттирать; в возникшей в 1862 г.
официальной "Северной Почте", где
Мельников рассчитывал быть редактором,
ему отвели второстепенное положение
заведывающего внутренним отделом. В 1863 г.
ему поручено было составить брошюрку для
народа: "О русской правде и польской
кривде", которая продавалась по
несколько копеек и разошлась в 40000
экземпляров. В 1866 г. Мельников переселился
в Москву, причислившись к Московскому
генерал-губернатору, и деятельно начал
сотрудничать в "Московских Ведомостях"
и "Русском Вестнике", где поместил:
"Исторические очерки поповщины" (1864,
№ 5; 1866, №№ 5 и 9; 1867, № 2; часть отд. Санкт-Петербург,
1864), "Княжна Тараканова" (отд., Москва,
1868), "Очерки Мордвы" (1876, №№ 6 и 9 - 10),
"Счисление раскольников" (1868, № 2), "Тайные
секты" (1868, № 5), "Из прошлого" (1868, №
4), "Белые голуби, рассказы о скопцах и
хлыстах" (1869, №№ 3 - 5) и многие другие. С
1871 г. Мельников напечатал в "Русском
Вестнике", "В лесах", в 1875 - 81 годы -
продолжение их, "На горах". Последние
10 - 12 лет жизни Мельников прожил, частью в
своем имении под Нижним, сельце Ляхове,
частью в Нижнем, где и умер 1 февраля 1883 г. С
появлением "В лесах" (МОСКВА, 1875; Санкт-Петербург,
1881) Мельников сразу выдвигается в первые
ряды литературы. Его любезно принимал
наследник престола, будущий император
Александр III; несколько раз он был
представлен императору Александру II. В 1874
г. Московское Общество Любителей Русской
Словесности праздновало 35-летний юбилей
его литературной деятельности. "В лесах"
и "На горах", впервые познакомившие
русское общество с бытом раскола -
произведения столь же своеобразные, как
своеобразно их происхождение. Мельников
совершенно не сознавал ни свойств, ни
размеров своего таланта. Весь поглощенный
служебным честолюбием, он почти не имел
честолюбия литературного и на
писательство, в особенности на
беллетристику, смотрел как на занятие "между
делом". Побуждение облечь свое знание
раскола в беллетристическую форму было
ему почти навязано; даже самое заглавие:
"В лесах" принадлежит не ему. В 1861 г. в
число лиц, сопровождавших покойного
наследника Николая Александровича в его
поездке по Волге, был включен и Мельников.
Он знал каждый уголок нижегородского
Поволжья и по поводу каждого места мог
рассказать все связанные с ним легенды,
поверья, подробности быта и т. д. Цесаревич
был очарован новизной и интересом
рассказов Мельникова, и когда, около
Лыскова, Мельников особенно подробно и
увлекательно распространялся о жизни
раскольников за Волгой, об их скитах, лесах
и промыслах, он сказал Мельникову: "что
бы Вам, Павел Иванович, все это написать -
изобразить поверья, предания, весь быт
заволжского народа". Мельников стал
уклоняться, отговариваясь "неимением
времени при служебных занятиях", но
Цесаревич настаивал: "нет, непременно
напишите. Я за вами буду считать в долгу
повесть о том, как живут в лесах за Волгой".
Мельников обещал, но только через 10 лет,
когда служебные занятия его совсем
закончились, приступил к исполнению
обещания, без определенного плана,
приготовив лишь первые главы. Все
возраставший успех произведения заставил
его впасть в противоположную крайность: он
стал чрезвычайно щедр на воспоминания о
виденном и слышанном в среде людей "древлего
благочестия" и вставлять длиннейшие
эпизоды, сами по себе очень интересные, но
к основному сюжету отношения не имевшие и
загромождавшие рассказ. Особенно много
длинных и ненужных вставных эпизодов в "На
горах", хотя редакция "Русского
Вестника" сделала в этом произведении
Мельникова огромные сокращения. В
сущности ценны только первые две части "В
лесах". Тут вполне обрисовались почти
все главные типы повествования: самодур, в
основе честный и благородный, "тысячник"
Чепурин; вся в него дочь - гордая и
обаятельная Настя; сестра Чепурина,
раскольничья игуменья Манефа, которая
весь сжигающий ее огонь страстей, после
того как ей не удалось устроить свое
личное счастье, направила на то, чтобы
возвеличить и прославить свою обитель;
незаконная дочь ее - огонь-девка Фленушка,
отчаянная пособниц а всяких романтических
приключений, но, тем не менее,
пожертвовавшая своим сердцем, чтобы
угодить матери. В первых же двух частях
вполне определились и отрицательные типы:
корыстолюбивый красавец Алексей Лохматый,
проходимец и фальшивый монетчик Стуколов,
его пособник - игумен Михаил и, наконец,
сладкогласный певун, ревнитель веры и
великий начетчик Василий Борисович, то и
дело убегающий с девками в кусточки, с
благочестивым возгласом: "ох, искушение".
К характеристике всех этих лиц остальные
две части "В лесах" и "На горах"
решительно ничего не прибавляют. Интерес
новизны представляет только семья
рыбопромышленника Смолокурова ("На
горах"), нежного отца и человека как
будто совсем порядочного, но в торговом
деле без зазрения совести надувающего
самого близкого приятеля. В первых двух
частях "В лесах" вполне очерчены и те
картины быта, на которые Мельников такой
удивительный мастер: обеды, обряды,
промыслы, гулянки, моления, скитская жизнь,
прения о вере; дальнейшие повторения всего
этого очень утомительны. Особенно скучны
десятки страниц, которые Мельников
посвящает переложению в разговоры
раскольничьей догматики. Зато первые две
части "В лесах" принадлежат к самым
увлекательным книгам русской литературы.
Они открывают совершенно новый (теперь уже
ставший достоянием истории), удивительно
колоритный мир, полный жизни и движения.
Полудикие люди заволжских лесов в
художественном изображении Печерского
возбуждают не только холодное любопытство,
но и самое живое участие. Сильнейшая
сторона "В лесах" - в прелести самого
рассказа. Самая обыкновенная вещь - обед,
прогулка, парение в бане - превращается у
Мельникова в увлекательную эпопей.
Благодаря долгому общению с народом
Поволжья, Мельников до того усвоил себе
народную речь, что пользуется ей не только
в разговорах, но и там, где идет
повествование от лица автора, при
описаниях природы и т. д. Главный
недостаток последних произведений
Мельникова тот, что Мельников взял только
казовую сторону жизни. Перед нами какой-то
вечный праздник. "Тысячники" то и дело
задают баснословные пиры с десятками блюд;
как парень - так красавец, как девка - так
краля писанная, и как парень увидит девку -
так сейчас у них пошла любовь, а в
следующей главе уже раздвигаются кусточки
и следует ряд точек. Скитскую жизнь
Мельников изображает только со стороны
сладкоедения и гулянок. Трудовой жизни
Мельников почти не коснулся и один только
раз очень зло осмеял артельные порядки,
которые он вообще терпеть не мог, наряду с
общинным землевладением. Строго говоря,
"В лесах" и "На горах" рисуют
только жизнь богатых и разгульных "тысячников"
и прикрывающих мнимой святостью свое
тунеядство и разврат скитников. Рассказы
Печерского не дают ключа к пониманию
внутренней сущности такого огромного,
глубокого движения, каким является раскол.
Почему эти столь жизнерадостные люди,
только и занятые едой, выпивкой и девками,
так крепко держатся "старой веры"?
Есть же в психологии людей древнего
благочестия какие-нибудь духовные устои,
дающие им силу для борьбы с гонениями. И
вот их-то Мельников и проглядел за пирами и
гулянками, почему все великолепное
повествование его имеет значение только
для внешнего ознакомления с расколом.
Полное собрание сочинений Мельникова
издано Москва О. Вольфом в 1897 - 98 годы и дано
как приложение к "Ниве" 1909 г. (с пред. А.
Измайлова). Для биографии Мельникова имеют
значение труд П. С. Усова, в "Историческом
Вестнике" (1884, №№ 9 - 12, переп. в изд. 1897 г.)
и сборник "В память Мельникова" (Нижний
Новгород, 1911); ср. также Лесков, в "Историческом
Вестнике" (1883, № 5); К. Бестужев-Рюмин, в
"Журнале Министерства Народного
Просвещения" (1883, № 3); брошюру Н.
Невзорова (Казань, 1883) и юбилейную речь
Иловайского, в "Русском Архиве" (1875, №
1); Венгеров, "Источники", т. IV.